— Мне плохо, — прохрипела Сьюзен.
— Что вас беспокоит? — спросила сестра.
Сьюзен помотала головой, ей было трудно говорить. Она чувствовала себя так ужасно, что не знала, с чего начать.
— У меня сильно болит голова, — наконец выдавила она.
— Мне кажется, вам надо сделать обезболивающий укол, — сказала сестра. — Сейчас я вас уколю.
— Мне нужен врач, — прошептала Сьюзен. Голос пропал, и горло болело так же, как в первые часы пробуждения после наркоза.
— Может быть, все же следует ввести обезболивающее, а потом звать врача, — настаивала медицинская сестра.
— Мне холодно, — пожаловалась Сьюзен, — мне страшно холодно.
Привычным жестом сестра положила ладонь на лоб женщины, затем, встревожившись, отдернула руку. Больная горела как в огне. Сестра взяла с прикроватного столика термометр и сунула его в рот Сьюзен. Пока градусник нагревался, сестра померила кровяное давление — оно оказалось угрожающе низким.
Сестра вынула градусник изо рта Сьюзен и, посмотрев на шкалу, издала возглас удивления. Температура оказалась сорок один и две десятых.
— У меня лихорадка? — слабым голосом спросила Сьюзен.
— Да, небольшая, — ответила сестра. — Не беспокойтесь, все будет хорошо. Я сейчас позову врача.
Сьюзен подавленно кивнула, на ее глазах выступили слезы — ей страшно захотелось оказаться дома.
СРЕДА, 16 ЧАСОВ 15 МИНУТ, 20 МАРТА 1996 ГОДА
— Ты что, действительно думаешь, что Роберт Баркер сознательно саботирует нашу рекламную кампанию? — спросила Терезу Колин, когда они спускались в студию, где Колин собиралась показать Терезе результаты работы творческой группы по Национальному совету здравоохранения.
— В этом у меня нет ни малейших сомнений, — ответила Тереза. — Конечно, он делает это не сам, а через Элен — ведь это именно она отговаривает Национальный совет от покупки достаточного рекламного времени.
— Но он же таким образом рубит сук, на котором сидит. Если мы потеряем кредит Национального совета, то подразделение Баркера, как и наше, останется у разбитого корыта.
— Можешь забыть о его подразделении, — произнесла Тереза. — Баркер метит в президенты и будет для этого землю носом рыть.
— Господи, как я ненавижу эти бюрократические склоки, — вырвалось у Колин. — Ты сама-то уверена, что хочешь стать президентом?
Тереза остановилась и испытующе посмотрела на Колин, словно та высказала нечто богохульственное.
— Ушам своим не верю. Неужели это говоришь ты?
— Но ты же сама жаловалась, что чем больше у тебя административных обязанностей, тем меньше остается времени на творчество.
— Если президентом станет Баркер, он пустит ко дну всю компанию, — возмущенно проговорила Тереза. — Мы начнем раболепствовать перед клиентами, и все наше творчество увязнет в болоте посредственности. К тому же я уже в течение пяти лет только и мечтаю о том, чтобы стать президентом. Если я сегодня не использую свой шанс, то не использую его никогда.
— Не понимаю, чем ты недовольна. Неужели тебе не хватает для счастья того, чего ты уже достигла? — недоумевала Колин. — Тебе всего тридцать один год, а ты уже творческий директор. Ты должна быть довольна тем, что умеешь делать потрясающую рекламу.
— Да ладно тебе! — вспылила Тереза. — Ты же знаешь, что люди в рекламном бизнесе никогда не успокаиваются на достигнутом. Как только я стану президентом, сразу начну мечтать о должности генерального директора.
— Думаю, тебе следует остыть, иначе ты сгоришь, не дожив до тридцати пяти, — заметила Колин.
— Я остыну, как только стану президентом.
— Хотелось бы верить, — саркастически отозвалась Колин, прекращая дискуссию.
Придя в студию, Колин повела подругу в маленькую комнатку, которую сотрудники напыщенно именовали «ареной». В этом помещении прокручивали готовый материал. «Ареной» зал называли по ассоциации с цирками, на аренах которых древние римляне скармливали диким животным на потеху толпе первых христиан. Роль этих последних отводилась в компании «Уиллоу и Хит» рядовым сотрудникам творческой группы.
— У вас что, готов фильм? — изумленно спросила Тереза, увидев натянутый на классную доску экран. На такую роскошь она не рассчитывала — Тереза думала, что в лучшем случае ей покажут лишь карандашные наброски.
— Мы сделали «мешанину», — сказала Колин. На их жаргоне «мешаниной» называли грубо сшитые вместе куски из ранее снятых рекламных роликов и позаимствованные из других проектов. Такая техника создавала неплохую коммерческую основу.
Тереза воспряла духом, такого поворота она не ожидала — целый фильм.
— Хочу тебя предупредить, что все это — только предварительный эскиз, черновик, — добавила Колин.
— Перестань оправдываться, — скомандовала Тереза. — Показывай.
Взмахом руки Колин подозвала одного из своих сотрудников. Свет медленно погас, и началась демонстрация ролика. На экране появилась очаровательная четырехлетняя девочка со сломанной куклой на руках. Тереза сразу же узнала эти кадры — год назад компания занималась рекламой благотворительного сбора сломанных игрушек. Колин очень умело смонтировала отснятые кадры с новым сюжетом — девочка несет куклу в новый госпиталь Национального совета; в титрах значилось: «Мы лечим всех и всегда».
Экран померк, и в зале зажегся свет. Несколько минут подруги молчали. Первой не выдержала Колин.
— Вижу, что тебе не понравилось, — сказала она.
— Сделано неплохо, — признала Тереза.
— Идея такая: мы создаем несколько рекламных роликов, в каждом из которых определенные болезни и травмы будут демонстрироваться на кукле, — воодушевленно заговорила Колин. — В уста девочки, хозяйки куклы, мы вложим текст, превозносящий достоинства Национального совета, — такова будет видеоверсия. В рекламных буклетах соответствующий текст дополнит те же картинки.